|
|
||
|
||
|
Сергей ТашевскийПЫЛЬ. СОЛЬ.
СОДЕРЖАНИЕ:
Я был слаб, силен, я был как железо, ржавь Слова сбрасывают шкуры Любви, надежды, тихой славы... Я представляю сцену в лагере. Бараки, плац. Алфавит Все, что видишь – тени в глаза летят Стансы после Августы Майн либе, майн кампф 68 О печальной машинке замолвите слово Русские ухабы, русские наебы Апокалиптические частушки А ЕЩЕ – как говорила одна занятная блядь Она ложится спать, она закрывает глаза Нечто рэповое Прощай, Париж, твоя меня взяла Мне говорили, что слово «люблю» – дорогое слово По ночной Москве, под старые глупые песни Там, где ищешь ветра, смеха Сестры Бэри Диалог Черные мантры Я в ад втащу тебя на горбе Он видел, как с орбит сходили миры Гимн войне Земля отца, страна моей мечты Есть те, кому дождь не беда и время не вода Белая капля. Трепещущая чешуйка. Трава в разных странах кусается на свой манер Мы животные на треть Все хотят простоты. Просто тебя хотят Держись в седле как хочешь, держись в седле Город состоит из миллионов огней Песенки: 1. традиция 2. припев 3. Лета Поговори со мной, человек навстречу Я жил в стране, которую звали Фома Край, каравай – сделай сердцем глоток Jalta mail diary Стихи вообще никчемная вещь  Я был слаб, силен, я был как железо, ржавь, Встречал явь как сон, сон принимал за явь, Короче строки обламывал словеса, Не верил в себя, верил в чудеса, Ни о чем не жалел (и об этом тоже пора), Думал что небо – нора, дыра, Падал в глаза, разбивался о глаза, Думал что сначала вино, а потом лоза, Ничего такого не думал, корчился на камнях Дома, который оставил, не уберег, Как старый бредущий в стоило як, Брошенный на произвол намек. Теперь какое дело вам до меня, Какие годы вам до меня, Если все огни огонь – какое тепло от огня, Тепло из огня? Вот песня какую пел, в пепел ее завернул, Не уснул, милая моя, с тобой, ей же ей, Но завтра пора в бой, как говорил Катул Соловьиной песней своей. И если плоть от плоти моя не плоть, Душа от души не слышит моих словес, Значит, слушал когда-то меня не Господь, А бес. А что ж, это ничего, это ничего. Еще не кончен наш спор, не разбиты руки. В этой науке каждый за своего, Особенно если окажешься с ним в разлуке.
Слова сбрасывают шкуры: Ласковый лаз, Рысистый бег. Вывернуться сквозь тьму «не-я», И увидеть свет Чужими глазами.
Любви, надежды, тихой славы... У поворота на Прибрежный Стоит озябшая шалава И руки кутает надеждой, Отогревает их дыханьем Пока своим, пока что чистым, В надежде что ее поманят – Чтоб свистнуть спящему таксисту. А мимо, мимо поворота Поток сверкающий и быстрый – Зануды, моты, обормоты, На сто колес две божьих искры, Когда бы пламя возгорелось От этих глаз в дорожном хламе – Когда бы это не приелось, Когда бы это было с нами!
Я представляю сцену в лагере. Бараки, плац. Обыкновенная, повседневная реальность. Совершенно случайно Я нахожусь в другой. Спустя столетье Это будет настолько же мнимо важно – Холодные стены, компьютер первого поколенья, Какие-то поводы чтобы писать стихи. Нет никаких резонов, чтобы поспорить с этим: Жизнь нам не принадлежит. Красоту и подлость Вычисляешь по дрожи в руке, по тому, что воздух Застревает в горле, и это универсальное мерило - Такое животное чувство! На самом деле На самом деле На самом деле Все дела на Земле закончены за первые семь дней. С тех пор мы только даем имена Тому, Что нам Не принадлежит.
АЛФАВИТ Время меня лишает шансов: а) умереть молодым - судьба такова, б) быть верным и неверным тебе в) носить весь этот мир в голове г) д) е) где бы то ни было плясать фокстрот – эпоха не та, темперамент не тот, ж) ходить днем в негляже, знать эсперанто, хотя фигня, общий язык не для меня, з) подъезжать на кривой козе, на прямом лимузине к резиновой зине с силиконовой грудью, хотя. и) просто родить дитя, к) памятник на века себе возвести - цейтнот, пот, компот, есть же всему предел! л) хоть что-нибудь в сотый раз сделать. Я буду пас. м) не быть мудаком с которым я не знаком н) -да, рассуждать о высоком к низкому боком о) ! п) в плацкарте, а не в купе трахать кого-то раком р) стать пионером, однако. с) видеть осенний лес Время лишает меня шансов на достаточно славные времена, но право же, в том не моя вина, и не моя забота. Моя работа - мой алфавит, Пусть календарь от него горит, И мертвый с живыми заговорит, Хотя сегодня суббота. т) в варьете у) там где живу ф) в кафе х) в грехах, сказать, что ослеп от слез, сказать, что сошел с ума, и все что было всерьез – это лишь ты сама ц) улыбнуться в конце Время, знаешь, лишает меня как мороженого в летний день смысла воды и огня, смысла шляпы, сдвинутой набекрень, постепенно пьет ч)- то-то чего уже никто не поет, точка и ш) может быть, душу. (Может, выть: "душа!") щ) привязанность к вещам, как, впрочем, лишает самих вещей. (Иголка. Кащей.) э) увидеть себя в ра- ю) то, что излишне пью я) то, что судьба – моя. Время лишает, идет, летит, У времени озабоченный вид, Слишком длинен мой алфавит, Слишком много! Ему придется еще сделать круг, И еще – чего позабудет вдруг, А я ведь не выпущу жизнь из рук До последнего слога.
Все, что видишь – тени в глаза летят, Пауза, пауза, звук глухой. Нас возьмут на тот свет, как слепых котят, Если вовремя не двинуть рукой. Я тебя тормошу: очнись, это ночь, ночь! Ты сидишь – и сон по глазам летит - Дескать, я снова уеду прочь, – Конечно уеду, уже в пути. Странные встречи нельзя продлить. Жизнь и смерть все плотнее, и воздух груб, И если вино в стаканы налить – Вот кто заскучает без наших губ.
СТАНСЫ ПОСЛЕ АВГУСТЫ Все прекрасно, маркиза, и стены еще стоят, Отличный упор для расстрелов и непогоды. Не знаю, что там по вашим ящикам говорят, По нашим – одни уроды: «Стране, конечно, пиздец, но это уже деталь, Этнос силен – этнография подкачала, Силы полно, и если нажать педаль – Живо начнут сначала». Нежная музыка любит такой поворот вещей, Ведь человек не Кащей, и смерть у него на лице, Его легко захватить – играй, играй вообще Что хочешь – с трагической нотою на конце, Ибо настанет день, и на музу не хватит нот, И имярек пойдет в усталом пальто Туда, где сквозь землю прорыт потаенный ход В смиренно ожидающее ничто.
Майн либе, майн кампф, Сколько телефонных проводов, Я думаю так: Если свет завязать в узелки, Рубить их будет нечем, Не хватит Плоских острот, Тонких замечаний.
68 Человек не растение, Но цветение и смятение Пчел над пасекой снов делают нам погоду. А кнопка "Escape" - главное изобретение, Предотвращающее свободу. Первая в верхнем ряду, немного особняком, Как дом в затерянном месте, Соблазнительный знак-не знак, а так, чтобы дать тайком Возможность закваске забыть о тесте. Слепленные из божественных проверок на "здесь и сейчас", "вчера и завтра", "ни эллина, ни иудея", "благая весть"… Милый мой, пора нам наверное глаз Подставить под то, что и правда на свете есть: Клавиша-детонатор, двери, выход за быт, Плюс век к выходным? Или возможность забыть о невозможности быть Иным. - С ними нечего и разговаривать. Они Решили все навсегда, оставив запасный выход. Старая скрипучая дверь - хоть распахни, хоть пни, Но лучше закрой, чтобы ветер тепло не выдул. Тут нечем греться, кроме печки в граффити а-ля рус, Растопив ее дровами с чужих закорок, Или музыкой шестидесятых. Но она, боюсь, Звучит уже на все сорок. Они живут между Севастополем и Москвой, то есть Там и тут (квартира в столице, а вот и домик на двоих), Не особо богато, хотя Бог весть - Есть ли здесь деньги или Бог, надо ли о них. Впрочем, проза жизни - Кондитерская, где грызет пирожные мышка На окраине приморского города, дает им доходы, но То ли не сюда, то ли мало слишком… Короче, деньги - говно. Не сомневаюсь, ты видел сотни подобных парочек, Подходящик старым русским домам как корове "бе": Вроде ржавый ухват у стены - и подставка для курительных палочек Из магазинчика "путь к себе"… Разумеется, никакого мяса, никакого сыра, Никаких наркотиков и вина, рыбы, сахара, кофе, чая… Правда, с ними живет подружка (кажется, Ира) - Немного курит и пьет, но постепенно тоже дичает. Ей, собственно, и нечего ловить. Не вышла фэйсом, С годами на груди (только у мужчин за плечами, но я не о том) - Сплошные разочарования, как с жизнью ни бейся: Приехала из Москвы с кастрированным котом. Все было бы так печально, так печально… Если не знать, что есть Какой-то свет изначальный, колокольчик венчальный, И он просто должен, обязан быть где-то здесь! Я, знаешь, так привык что все неспроста, что диск у штанги Не только добавляет вес, но и прибавляет сил, Чтое если бы на небе появился ангел, Я бы удивился: только сейчас? Вот что бы я спросил. Ей двадцать, ему тридцать пять (для детей цветов Это возраст засад, когда побеждает плющ, Если не полоть этот сад "черной", травой, "винтом" По каталогам эдемских кущ), Возраст, когда в растерянности плоть. У кого, конечно, как. В конце концов есть и мак, он тоже растет на огороде, Но в доме дело даже не табак - Приходится выходить перекурить на природе. Когда выходишь, видишь будто сквозь сон, Хотя, конечно, это явь - черноморская зимняя осень - Номер дома. Голубой краской выведен он. Большая цифра "68". Несмолкающая музыка. В этом домике, здесь - Коллекция в несколько тысяч "компактов". Самая большая В Крыму. С 64 по 70-е годы - все есть. Больше нет ничего. Поэтому дом ветшает. Местами он похож на тибетский монастырь из страшного сна Какого-нибудь усталого Далай-Ламы: Комната для медитаций - коврики у окна С хреново вставленной рамой, Вдруг - самовар, вдруг - запечный горшок, Вдруг - европейская сантехника, на которой иней… Кажется, еще грязи тут на вершок, И с криком на улицу ринется кундолини. И все-таки это дом-портрет, Дом-местоименье Тех, кто есть, и тех, кого нет… Да причем тут поколенья, Там же все написано на фасаде, да? Это одна из засад на пути, По которому никогда Никому не удавалось никуда дойти. (Этому месту ровно год. Нихрена там не пашет водопровод, И огород зарос так что и чорт на него забьет. Даже Пинк Флойд в таких местах не поет, Только Грэйтфул Диз поет). Эта девушка не знает наверняка, Что моя строка как-то коснулась Ее кудрей, ее флэта, ее ништяка, Она вообще может быть еще не проснулась, И этот парень тоже не знает в своей святая святых, Построенных собственноручно по образу шестидесятых, Обо всем, что я сейчас так неловко пихаю в стих, Где рифмы как пыль висят, но Господи, как хочется чтобы ангел - хоть наяву, хоть во сне - Явился и наполнил смыслом эти обманки, Черный ангел на "Харлее", если так ясней. Так ли важно, какой он марки, ангел? Утро, дождь и град. Миру явно за шестьдесят. Подстава время, погода. Они идут в гараж. Они заводят старенького "Москвича" 1964 года, Купленного тут по случаю, когда был еще июль - Юбилей его автомобильных шестидесятых… Я не могу удержаться. Я сажусь за руль И везу их куда-то. Машина послушна. Как будто всегда была. В сторону Инкермана, в сторону Свана Едем мы, выпивая с горла, Чтобы хотя бы немного казаться пьяными. А все же нам дальше, им ближе. Я уступаю руль. Выхожу под морось. Какая серьезная у нашего времени роль, Не небольшая у этой машины скорость! Запасной выход забит. Тянет влажным дымом под ним. "Москвич" отъезжает к какому-то неизвестному нам покою. С ними нечего и разговаривать. Им Можно только помахать сквозь пелену рукою.
О печальной машинке замолвите слово, И ни строчки, ни точки. Только пыль на штифте, на каретке понтовой, На железном звоночке. Я такую возил на скрипучей коляске В пригород невозможный, Чтобы друг мой, поэт, не рассказывал сказки, Что печататься сложно. Жил да был в Бирюлево, в его импереях, Там найтись огоньку ли? Был фашистом, а стал православным евреем - И теперь публикуем. Вот вам песня о том, как мы жили да были Без знамен-пистолетов... Как ни пой, как ни вой, а не выдуешь пыли Из истории этой, Только слово свинцовое выйдет оттуда, Чтобы сектор свой выстриг Бустер черного лака да лай ундервуда, Гитлерюгеда выстрел.
Русские ухабы, русские наебы, русские надрывы, русские повороты, русская тоска, русская рулетка, русская водка, киевская котлетка! Русское упрямство, русская удаль, русская борзая круче чем малый пудель, русское поле, баня, кровавая – сам виноват – в каждой пятиэтажке мансардой пристроен мат! Русская печаль палача, плакучая ива, Русский менталитет – предъявите ксивы! – Русский спокойный "ТУ" наберет высоту И заебет заокеанскую красоту. Но это русский лубок, видит Бог – Об него ни язык не почешется, ни лобок, И осень над всей Россией лишает слова кровь обретением крова. Запутан крови вопрос, запутан земли клубок. Нити торчат как корни. И искушение каждому, вышедшему за порог: Поди и дерни!
АПОКАЛИПТИЧЕСКИЕ ЧАСТУШКИ Это все очень старые словеса, Ничерта не случится за пол-часа, Но мир врубится в то, что сам записал, Скрижали давно готовы. Какая поэзия, вашу мать, Поэтов правильно забывать, Как шлюху, испачкавшую кровать, Как выебанное слово. В конце концов все равно конец, Нас гонят к пропасти как овец, Погонщик сука, но молодец, Но все равно не догонит! Эстетический пафос давно иссяк, У каждого на душе – висяк, Когда-то еще помогал косяк – Так это было в загоне! Надоели сказки, а быль – говно, Прорубили европу, а там – окно, Пенелопа сучила веретено – На ней полежало сорок. Остается смиренно ждать мужика, У которого лук и тверда рука, И глаза разумного мудака, И елда стоит без подпорок. Хорошо, что нам хреново и так. Соберем же хреновость свою в кулак – Туда-сюда – и если не рак – Коллективно кончим со светом. О, последняя песня – звучи, звучи! Мы не соль и не боль, мы себе врачи, Рекомендуем – и сами дрочим – И твердо стоим на этом.
А ЕЩЕ – как говорила одна занятная блядь – Не сделать бы трех ошибок в слове! – Мы полагаем, что время можно употреблять, А употребляет нас эта сволочь. Бутерброды из мозгов и надежд – Диетическая пища. Деликатесов в сущности нет, Один на тыщу. Но если разбираться, кто в итоге прав, Кто дал промашку – У каждого есть шанс прожеваться в кайф, С оттяжкой. Боже упаси, Боже откуси! В небесный коридор ли… Ежели я попаду на небеси – Костью в горле.
Она ложится спать, она закрывает глаза. Сон становится у изголовья, или ложится у ног. На улице падает снег. Силится рассказать О ресницах средних веков – и что он тогда берег. Не о чем бы не знать, ни о чем бы не вспоминать, Не записывать сны в потрепанную тетрадь. Все случится само собой, своей чередой…. Спать, спать! Свернувшись калачиком, запятой. А утро не музыкально, но магнитофон знобит, И кофе вскакивает раньше нее из-за стола. Еще темно, автобус уже забит, И что ей приснилось, что она поняла? Беги, беги по снегу, не оставляй следов, Всю жизнь не просчитаешь на пять ходов. Как этот снег невесом – а падает в унисон… Не то что хочется спать – сама немножечко сон. А коридоры от перемены до перемены – брр! – Горделиво пусты, как прилавки к подорожанию. Можно перекурить и обдумать утренний мир, Пока он не наполнился будничным содержанием. Завтра было завтра. Вчера будет вчера. Ей кажется что нужно проснуться. Уже пора. Тело ловит звуки раньше чем слышит слух. Она одинока. Бог разучился считать до двух. Никаких молитв. Она уже все рассказала. Это просто считалочка, рвущаяся из груди… Она ложится спать. Она закрывает глаза. Господи, дай ей будильник. Господи, заводи.
НЕЧТО РЭПОВОЕ Я слишком много не здесь, Слишком часто не тут, У меня остался мой миллион минут Рассказать вам сказку о пустяках, Разорить ваш уют, Ведь если кто-то здесь умрет, то и другие умрут, И мир выйдет весь. Стэп, Стипэл-Чез, движение в такт, А я поношен и облез, все как-то не так, И живу - так себе, но не так тебе, Не ношу свою ношу на законном горбе, Эй! Все не как у людей! У людей есть кров, кровь, кровать, В обратном порядке они ходят убивать, Убывает их род, нарождается род, А я не с ними, а я – урод! Какие проблемы? Никаких проблем, Кроме тех, что без схемы Я пью и ем, Игнорирую что-то, чего не знаю сам, И какого-то чорта не встаю по часам, А так - никаких проблем! Я как все! Прокатить вас как белку на моем колесе? Показать вам в щелку тайный мук? Мух забился в дырку. Но слышите звук? Теперь у нас есть наш общий язык. Он не падок на лесть и трепаться не привык, Это все-таки общий язык, не мой! За этот язык я отвечу головой. И он говорит – а что он говорит? Как взятый язык – что никаких обид На вас не держит, ведь это война! А на войне всегда свои времена. Всему свое, а мне от Бога дано, Так что извините, такое кино. Рэп! Какая-то фигня, я еще не объяснил, Зачем вам слушать меня, А не ногами месить. Простите, виноват. Тема больная. С выздоровленьем ее поменяем, А пока – рэп! Слушать надо, Поскольку хлеб в чем-то круче шоколада. А можно бить как есть как пить, To be or not турбиной над городом выть, Все-таки Шекспир! Я предлагаю сделку (не вижу восторга!) – Разойтись по-мелкому, Возможно с торгом. Ладно, будте счастливы по Толстому, Имеется в виду – всегда по третьему тому, Справа на полке зеленого цвета, А я пошел дальше. Моя песенка спета. Я вообще не здесь, Я – прикинь – не тут не там, Куда не залезь, Нас не расставишь по местам. При родах нареки его – Век терпеть. Язык, до Киева мне купе! Будем рэп играть.
Прощай, Париж, твоя меня взяла, Прощайте, парки, вышившие душу, Я никаких заветов не нарушу, Лишь закушу вино и удила. На удивленье всей осенней мгле, Как будто лишь меня и дожидалась, Горит на всех одна – какая жалость! – Моя звезда, окурок на земле. Не все считать, не всем себя считать, Но затянуться крепкой сигаретой, Прочистить горло песенкой отпетой, Ногами землю теплую листать. А кто уместен в эти времена, Кого ты терпишь, а кого лелеешь, О чем французским говором жалеешь, И в чьи гробы вонзаешь стремена, Одним перечислением имен, Свистящим, словно шепот конокрада, Ты выдаешь, что молод и влюблен В звезду и землю. Так тебе и надо.
Мне говорили, что слово «люблю» – дорогое слово. Мне говорили слово «люблю» как дорогое слово. А мне «люблю» – по рублю. Какого чорта Жалеть человеку какое-то сраное слово? Мне говорили, что человек слов дороже. Я видел человека, который всех слов дороже. Дать бы ему по роже! Какого чорта Он равняется словом, которое было Богом? Мне говорили… Какими словами поили, Как мягко стелили – в поле где каждый воин Один! Но мои слова из соли и пыли. Поэтому я буду немногословен.
По ночной Москве, под старые глупые песни, С каждым годом Становящиеся все точнее и звонче И вон начинается новый Машина летит сто Мороз минус тридцать Магдебуржские полушария мозга стягивает гашиш С разбега – в снежную пелену На пустой полночной дороге От одного дома К другому дому
Там, где ищешь ветра, смеха В поле мертвых и живых, Сто веков гуляет эхо От ударов ножевых. Но сначала боли нету, Просто бьет по сердцу вал - Как от сбывшейся приметы, На которую плевал. Вот удар – вина и прана, Пряный воздух аонид. Этот след зовется "рана", Он до срока не болит. Зло приходит из ключицы, Изнутри, за сто земель, И с тобою приключится Боль, похожая на хмель. Не поверишь слову, звуку, Свету, палке на горбе, Если ты такую муку Отродясь несешь в себе. Но пока блестит железо И сбывается беда, Это дар – легко и трезво Говорить удару "да", Улыбаться, поражаясь – Что не ведал загодя, Боль свою опережая И от смерти уходя.
Сестры Бэри... Треть века к чорту, Как на Яузе не реке Я крутил эти "Очи черные" На незнаемом языке, И тоскою тянуло пленку, Бил тонвал, Словно волчье что-то ребенку Прививалось – и он подвывал.
ДИАЛОГ – Сеньора! У нас тут дожди перебивают закат, Собаки скалятся на пустые миски, Семьи по принципу черт не брат Тестируют свое отношение к близким, Чтобы поехать на дачу готовят танк, Чтобы сделать ребенка нажираются в дрободан, И жизнь протекает как рассохшийся шланг – От каждого поворота фонтан. – Сеньор! У нас тут тоже хватает рож. Урожай новостей хорош, и новости хороши – У кого-то жена пожалела грош На свечку для помина его души, Кто-то вечно (а как иначе?) грустит себе о былом, От тоски готов заорать, но в этот момент Тихий ангел как накроет его крылом! (У нас говорили - родился мент). На курорт не похоже, скорее на Тьюльери. Они бы роптали, но как-то роптать не в праве... Сплошные разочарования в вечной любви, Посмертной славе. – Сеньора! Отрадно слышать, что все у вас по-людски, И, простите за грубость, Конвертируется валюта тоски, Имеет хожденье глупость. Теперь мне не кажется что человек одинок Как щенок в траве И вылезая в этот мир между ног, И опираясь на две. – Сеньор! Вселенная скроена вся на живую нить, Цепляется атом за атом, Об одиночестве глупо и говорить Иначе нежели матом, Знакомых завал (хотя и не сеновал). Конечно, они не в мясе. Зато вот Бродский недавно здесь ночевал. Ушел восвояси. – Сеньора! Я о другом. Впрочем, строка провисла. Дымит непотушенный «салем». Я говорю к тому, что в жизни не меньше смысла, Чем в том, что вы описали. – Сеньор! Вся разница в нас. Из глаз Приходит Мир без прикрас, В предсказанной непогоде, В танцевальном «па», В незамеченной новой подруге Там где толпа, Или нет никого в округе. Здесь понимаешь то, о чем Не узнать за годы Кирпичом В вековечной кладке природы: Ты забиваешь гол, отдавая пас... Короче – Нет ничего кроме нас, Кроме этой ночи. – Сеньора! Это игра, или уже Темнота в глазницах? Тело удерживается на рубеже Как в кулаке синица. Разжать кулак, отдать свой дар пустоте? Душа как мячик упруга... Какие глупости мы говорим в темноте, Покуда любим друг друга!
ЧЕРНЫЕ МАНТРЫ Близ лежи бриз лижи живи не по лжи спи у межи дележи грабежи почерк прочерк у почки на мочке акупунктурная точка хочешь сына родится дочка Выть на луну выдь на крыльцо выдра ко дну к небу кольцо палец на спуск нога на подъем этот фантом мы подобьем На пальцах круги на воде круги в глазах пестро от мелюзги мальтус в сети рыбака идет косяком каждый третий в мире знаком Человек вода идет под уклон бестолково клонится тополь клонится клон склоняется слово у склонности глаза велики у страсти они яснее и речи нет у реки чтобы справиться с нею На дискете сбой на площади сход ты же будь собой одинокий скот бред твой бел сива кобыла ксивы нету остальное было Бал в океане балл на паркете во вражьем стане тоже есть дети правда на небе а ниже нож падает жребий и ты встаешь Погода всегда права пагода протечет как бы коня ни ковал будет подков недочет верность храня потеряешь добро и зло переживешь коня завещаешь седло
Я в ад втащу тебя на горбе, Покрытый болью злых неудач – Мой спутник, который – подобно мне, Увы! – не холоден, не горяч, И что с того, что бываешь крут – Вернешь ли уют всем смертям назло?! А я скажу: наше место – тут. Ты скоро поймешь, как нам повезло. Я в ад втащу тебя на горбе, Твоя же жертва – и твой палач; Да боль не знала воли в тебе – Теперь гуляет и пляшет вплачь – Ее коса хорошо поет, Лежит на веках ее роса, Когда свобода, заткнувши рот, Иные слушает голоса. И пусть гремит хоть звериный вой, Дрожит в морях ледяных вода, Я так и думал, что ты – живой. Теперь я буду с тобой всегда.
Он видел, как с орбит сходили миры, Но глаз не имеет речи. И в ночь, когда Бог раздает просившим дары, Он разорился на пару свечек. В конце концов, что он терял? Кандагар, Дарьял, Отступление в темноте ко всем матерям, Но не к своей - свинец и вода по камням И время лечат. Я не знаю, кто его слышал, мне повезло, Я не знал, как зло горит фитилем из вощеных тел, Я не видел их дел, и снегом их замело, И всему свой предел. Но патроны и ныне из меди, как оклады икон, Он поставил свечу за жизнь, а Бог поставил на кон, И фитиль не сжечь. Он выходит из этой игры, И в ней остаемся мы.
ГИМН ВОЙНЕ Еще идет война. Уже идет война. Пока идет война. Дана и суждена, Верна и не верна, Как честная жена, Война моя, война! Иным осуждена, Другим вознесена, Для третьего вина, Вино - для пацана, А на похоронах - Четыре стакана. Война, моя война. Когда тебя убьют (Война, моя война), Когда войдет уют, Достроится стена – Страну счастливых снов (Война, моя война) Закроют на засов, И больше ни хрена. Ты проклята давно, С апостольского дня, Как красное вино, Что в венах у меня. Война, моя война! Тебе пощады нет. Но с проклятыми я Гляжу на райский свет.
Земля отца, страна моей мечты (Железный квас из бочки родниковой), Уловом слов в толкучке бестолковой Менявшая медали на кресты, Винтовочная пыль и боль тщеты, Счастливая, как гнутая подкова, Ты первой кровью и последним кровом Шевелишь жести книжные листы. В моей спине твоя скопилась соль, Мажор и лад, отчаянье и удаль, И красных книг твоих кровавый уголь, Готовый вспыхнуть поперек и вдоль, Когда о жизни говорят: "юдоль", Когда о верном говорят: "Иуда".
Есть те, кому дождь не беда и время не вода. Есть те, кому любая череда как трава-череда. Окуда и куда мы вышли – угадай, В какие невода нас ловит неба лай, Непроизносимое имя – Пропуск в край, Где мы снова станем слепыми, И встанем лицом к рассвету, спиной к горячему затвору. Ведь если есть смысл – так времени нету Даже докурить сигарету, и ветер в поры Тела – единственная одежда, входящая в смету.
Белая капля. Трепещущая чешуйка. Семена по холодной земле, За неделю до снега. Мир так велик, что им Не к лицу Незаметность, С вороньего поднебесья Видно любое. Время равенства осень. Стихия в себе. Туманно Проступают микрорайоны, Пятиэтажки За пустырем. Окна вспыхивают с пяти. Промозглые электрички, Вороны спят. Все проходит мимо, Большая жизнь Поднебесной Наполнена смыслом, Идущим вокруг Семян На большом пустыре. Завтра будет снег. Послезавтра будет весна. Завтра выпадет снег – Послезавтра выпадет жребий, Если ты не на камне.
Трава в разных странах кусается на свой манер, Воздух горчит, и дым Стелется по-другому, Иначе читаются письма, а червячок-землемер Отмеряет в сердце дорогу к дому. Время делится на эпохи, и дней через сто Земля не похожа на круглый стол, Теряется в нетях. Трудно сказать, как под южным крестом Справляется Рождество С этим.
Мы животные на треть, Чтоб на четверть умереть. Нам не врут места и время, За обман себе ответь. Слишком правильный ответ, Значит Бога с нами нет. Он замешкался немного, Пропустил один куплет. В этой песне нет кручин, Только перечень причин, Только вера из вольера, Только рыба из пучин. А отчаянье придет – Заберет и уведет, Кружку чая золотого Нам на скатерть разольет. Мы животные – подпой! Наша песня это вой, Вой трубы первоцерковной. Бог с оркестром. Бог с тобой.
Все хотят простоты. Просто тебя хотят, Тебя, как колокол хочет веревки, мартовский ветер котят, Просто ты, просто ты, вот идешь одиноко, нет, меньше мига Один, тебя хотят как око, как бритва Оккома от переплета книгу, Боже, как они хотят Тебя, боже, как Они тебя, кто верней – Орфей своей песне, Эвридика царству теней, Друг другу, патрон стволу (пуля в сердце – гильза в траву), Кукушка ахнет над тобой столько раз, сколько не живу… Боже, это не молитва, в голову не бери, а то И без того небеса от словес словно решето.
Держись в седле как хочешь, держись в седле, Иначе – тюрьма или нож. Посланцы смерти танцуют на твоей земле, И этот танец хорош, В нем известно каждое па, каждое па тоски, Предначертанное судьбой, И легко разрывают то, что звалась душа, на куски Труба и гобой. Держись, не вступай в хоровод, Это только музыка сфер, Под какую балдеет народ Или пьет старовер, Ветер января, Слепая земля, Мы выжили зря, У тебя не осталось слов-ослов, Только мыло и петля. А я им дам жизнь. Если нет другой – отдам свою. Дам отчизну из отчизн – Пусть поют, я подпою. Страшно с Богом говорить – И я возьму их страх, Пусть этот ладан с треском горит На берестяных кострах. Не дай мне, Боже, соврать, когда светлы небеса В ожидании дня. Часто так – всех-то дел на полтора часа, Только без меня. Оставь меня на этом вечере, Оставь меня на этом вечере, Где танцуют танцы смерти, И каждый все знает сам.
Город состоит из миллионов огней И тысячи машин, сорвавшихся в юз. Надежда – математика жизни: в ней Минус на минус дает плюс, А на самом деле просто темно. На самом деле – Просто темно. Дно есть дно, Даже если мели. Дно есть дно, Даже если кино. Цепляться за гитару не стоит трудов. Лучше держаться за ледостав. Как выколотить лед из ее ладов, Не порвав струну, или не сорвав… Вру! На самом деле просто темно. На самом деле – Просто темно. Все, что дано, Это незадача. А все, что не дано – Вообще равно. Кошки выпускают на асфальт котят. Котята выпускают на асфальт коготки. Люди не живут, или не хотят - Их руки длинны, годы коротки. А на самом деле просто светло. На каждом теле Просто светло. Нас свело как зубы В одном ударе, Кто выпадает – Тому не повезло.
ПЕСЕНКИ 1. традиция Мы жили в городе выше земли, Давным-давно, да и все равно, Откуда мы взялись и как пришли – Смотри, я открою сейчас вино. Город на земле, Зачем быть выше или ниже земли, Считать себя сыном или отцом, Женой, богиней, ее певцом, – Ты лучше сделай знак, чтоб тебя нашли. Мы жили в городе ниже рек, Морей, океанов, под самым дном, И нам бы не встретиться здесь вовек, Когда бы не эта бутыль с вином. Город на земле, Давай же пить за встречу, за край земли, За место встречи - здесь и сейчас, За то, чтобы ты не сомкнула глаз, А если мучает жажда - так утали. Разденься, не бойся, что город спит, Он все устроит, сомнений нет – Другой поцелуй меня ослепит, И кто-то к тебе упадет на след. Город на земле, Когда мы будем выше или ниже земли – Давай отправим мраморные письма сюда С крестиком-печатью, что судьба не беда, Как все, кто время здесь провели.
2. припев Мне жаль твоих шагов – но только пол-дня. Мне жаль твоих слез – но не утешай меня! Мне жаль твоих надежд - но здесь давно горит весь дом, И мне глаза засыпал пепел, но я плачу об одном: Оставь мне песню! Это будет припев. Все океаны сыпят волной – чтобы ты была со мной, Все поезда идут в депо, чтоб у нас был выходной, Но ты иди своей дорогой, а я пойду своей, А если грустно на пути – хотя бы ты не пой, хоть пей, Оставь мне песню! Это будет припев. Отличный день, была суббота, наплевать что среда. Я пью не хуже других – чтобы ты была всегда. Ты пьешь не хуже меня, чтобы все была хуйня, Когда наступит понедельник, но на четыре дня Оставь мне песню! Это будет припев! Какие мы золотые на черном фоне небес! Вполне достаточно для жизни - и ее попутал бес. Оставь мне песню! Это будет припев!
Лета Ничего впереди, сзади хвост змеи на груди, Лето, мы по горло в Лете, Те и эти дожди кого-то взяли навсегда в облака, А ты сиди напевай, напивайся, навевай себе сети, Лета, лета, лета, лети, Ла-ла – такие дела, sava, Твоя подруга травести Ее сердце в твоей горсти Мешает грести, колет как трын трава. Горести, горести, горести горемык Язык не привык брать в долг, Брать в толк – тамбовский волк тебе ученик, Степной тамбовский волк.
Поговори со мной, человек навстречу, Я не перечу, я заскучал по речи. Поговори со мной, пучина морская, Я не ласкаю тебя, я слова аскаю. Ты состоишь из нас, из наших брошенных взглядов, Из обнимания плеч и возражений «не надо», Из поражений, побед, и наше слово «спасибо» Не унижает тебя ни здесь, ни где-либо, Ведь ты равно, ты одно, ты плюешь в баркасы Плавниками форели, чешуей пеленнгаса, А что не съесть, то лесть. Но солоно, вольно Ты просто есть. И того довольно.
Я жил в стране, которую звали Фома, Она давала мне дом и небо В обмен на обещанье сходить с ума И за хлебом. Я жил в стране, в которой можно было жить, То есть смерть имела цену, И даже в театре убитые пажи Не оживали за сценой. Но смерть принимала без ужимок свой улов, Не кичилась властью. Я жил в стране перевернутых подков – На счастье.
Край, каравай – сделай сердцем глоток, Сделай шаг глазами, Войди в поток, Прибавь к своим пальцам еще пяток, К году – свободу Здесь, где тюрьма зареклась от сумы, Где тьма откликается словом "мы", Тетерев выключает ток, Небо дует на воду. Пробел, еще пробел – посреди зимы Другие строки – сроки взаймы, Немота не в тему. Белым небом на землю Идет твой край, Пуста гортань пустыни, Полна дорога в рай, Но где мы, где мы? Пасынком боли, паводком сна На коротком поводке пробежит весна Срежет стебли. То ли кровь проступит, то ли слеза – По вину не скажешь, откуда лоза, В ту степь ли? Мой друг, мой друг, Что тебе взаймы Дать – ни вины, ни весны, ни зимы Нет у меня, благодатный день Упал на плечи. Время лечит нас, калеча других, Но это память лежит на ветвях нагих, А совсем не вечер.
JALTA MAIL DIARY 1. Под окном грязная осень. Ворох веток гниет На кафеле, И никакого дождя. Никакой на этом пелены. Только море бьет. Будто временем года тебе потрафили, А деревьям – наоборот. Или затяжная весна – прыгнула с неба, И испуганно орет, падая: Е-мое! (Похоже на Е-мэйл, да?) а зимы-то тут и не было, Вот парашют одуванчика никак не раскроется у нее. А я осажден глянцем а-ля гламур. Всем подавай story из опилок, чтоб на арене чисто. Раз уж научились есть с вилок и в обеденный перекур Курить монтекристо – Почему нет? Я лезу в интернет собирать легенды – От таких же словоблудов, как некий шкет Стал суперагентом. Душе наплевать, а уму Вовсе дела нет: Все к одному, он работал на тьму – пусть подпишут "в свет!". И вообще, таков порядок вещей. Обстановка не боевая, Скорее домашняя – прекращение ада и рая: Фильмы знают по именам актрис, не режиссеров. Романы уходят с прилавков уступая плацдарм нон-фикшн. Никто не считает это просером, И мы тоже ничего не попишем. Это все предчувствовалось, предсказывалось, боялось, бля. Это все привыкалось, смирялось, казалось совсем не плохо, Такова, мол, наша земля, Такова, мол, эта эпоха… Днями я перечитал Бродского. В последних стихах он Поразительно несчастлив – а рифмы не прощают печали, Ты знаешь. Но одна строка нет-нет да вырвется вон – Всего одна, но все выручает. В этом все-таки есть ну если не катарсис, так лунный блеск Нищеты небесной, шепот "прости-помилуй", Цветущего вереска треск Над ушедшей в землю могилой. 2. А что? А что... А что! Очень даже ничего. Ничего себе! Феназепам, говоришь? Бе. Врачи насоветуют. Ишь! Поку поку покуришь и говоришь. Гашиш рифмуется с шиш наверное кончилось лето, Наверное просто нету. Да и зачем? Плющит. Колбасит. Бельмесит. Черноморскую воду в корыте месит. Дельфины, дельшведы, дель прочие скандинавы. Прутся в море оравой. Тут, понимаешь, в Ялте. Тут понимаешь: в Ялте. Тупо так понимаешь – как солдаты приказ "хуярьте!", Что нихуя не понял, но надо уже давно. Если снятся деньги – придет говно. Таня тормозит как подводная лодка, выброшенная на сушу, Когда она говорит, уже поздно слушать, Задав вопрос можно сходить в туалет. Но я так не делаю, нет! Не думай. Я делаю все не так. Как всегда. Иногда город покрывает пизда, Падают птицы в плюх, расцветают в садах бутоны, И дельфины добирают каждый по четверть тонны. Потом с неба начинает идти то, что вы называете снег. Тут он крупней. Как если бы смотреть из-под век На обычный снег, но и падает он как-то так, постепенно. Короче, какая-то небесная пена. Пальмы выглядят по-новогоднему. Хоть вешай шары. Все тает, сверкает, смеркает, сморкается до поры, Потом растекается в море, и хуй найдешь. Смекаешь: это уже не снег, а дождь. Шухмин пишет – землетрясение было в Крыму. Три балла. Наверное, этого мало Чтобы почувствовать, если нажрался и укурился как пень (Совпало. Татьянин день). Город то зелен, то бел, будто чего-то съел. Пора задать ему поприличней корм. Вчера был шторм. Наверное, и сегодня был шторм. Просто надоел. А вчера мы мочили волны на парапете. Резвились как дети. То есть волны резвились, бля, как умели. Тоже надоели. Теперь под окном тусуются дельфины, об волны с размаху бьются... Суки! Они ебутся!!! Это же что такое, куда смотрит природа, морской закон, И я, мудак, из своих окон? Ебаться с волнами млекопитающим на виду У других млекопитающих, не видавших пизду Кроме фигуральной пизды (вот с ней-то лады)- Не выйти им сухими из воды! Собачка делает пись-пись на мол... О! Вообще это было деловое письмо. Я хочу от тебя двух-трех строк из прозы, Причем завтра. Потом я перейду к угрозам, Если не получу ни хуя, или даже хуй получу. Короче, запомни что я хочу. И фотку твою хочу – срочно, со взглядом томным, Подведенным по ободку угольком! Сбоник твой как яблоко над Исааком Ньютоном Болтается над типографским станком. Мы строим в нем лесенки. Кажется, есть там ступеней двести. Строки я где надо крошу. Можешь меня похвалить, но ненадо лести, Лучше присылай что прошу. Все! Заебало писать в рифму, а прозаических мыслей нету. Мы сидим с компьютером тет-а-тет. Тушу сигарету, Лезу в интернет.
Стихи вообще никчемная вещь, Чай не лещ, в лучшем случае ворон вещь, И таких голосов как лесов и рощ – Солоно, солоно что обещано. Грузики на часах, искорки в волосах – Вот и все что имелось "еже писах", А развешаем на весах, затянем на поясах, И похвастаем, что глагол под рукой плясал? В тюрьме-то не пляшут, коли мы для него тюрьма По крови по коням по камушкам кутерьма Человечья твердь голубая, ворота рая, Заречешься от посоха – в спину тебе сума. Говорящим – грех, молчащим – ангельский смех, Рыбе – мех, строке земляной удел, у межи Нам последней правды хватит одной на всех, Но, возможно, не хватит последней лжи.
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
