Почти документальное…
     

     
     прожито бог знает сколько бог знает как
     бог знает: много богатств в раю
     и на земле и в море
     я хожу себе насвистываю
     переживаю за ближних
     а где-то взрывы голод
     дети подорвавшиеся на минах
     я себя успокаиваю тем, что справедливость
     самая нелепая из добродетелей
     но ведь это только самоуспокоение
     в сущности прозаичные вещи
     делают меня виноватым
     я причинял боль
     вводил в искушение
     оскорблял оскорблялся
     хохотал плакал
     как и многие другие
     жил как умел
     и остался весел
     
     славить Твой мир вопреки итогам
     славить Твой мир вопреки туманам
     славить Твой мир и не быть пророком
     путешественником поющим о дальних странах
     
     ничего еще не случилось кроме
     крови смерти случки противозаконной
     плачут иконы
     ржавеют зоны
     ау последняя пристань как слышишь меня перевозчик
     путника в лесу смыслов единственного среди прочих
     примешь меня в свой срок или назад отошлешь
     замкнешь наручниками доводами зажмешь
     
     в кузнеце кузнецы
     дюжие молодцы
     куют наше счастье о четырех подковах
     о четырех подковах о семи обновах
     о семи обновах о восьми ветрах
     чтоб туман рассеялся оступился страх
     у круга гончары
     лепят время из игры
     пыль пылится пламя дышит
     око зрит и ухо слышит
     до чего просты узоры
     на орнаменте игры
     до чего лихи и споры
     кузнецы да гончары
     дело разумей
     водку наливай
     чем плотнее к ней
     тем надежней в рай
     рот не разевай
     на чужой кусок
     там где неба край
     летит Илья пророк
     алы стрелы ввысь
     алы взоры вниз
     рукотворна - мысль
     мыслеформа - жизнь
     
     а у нас-то тут пока
     все стрепня да сплетни
     трудно сделать дурака
     чуток поблаголепней
     но и так он дурак
     полон гонок и драк,
     полон морока вина,
     гордо смотрит вот те на
     ты возьми прижми его
     к стеночке холодной
     будет плакать умолять
     каяться виниться
     мол, голодный я, ребята
     бедный очевидец
     все на божий мир глядел
     тосковал плевался
     а настала пора
     не могу расстаться
     
     трудности перевода трудности перехода
     шепчи сухими губами имя под языком обол
     казаться своим наивно
     ты только сюда пришел
     а они тебя уже знают
     слышали о тебе помнят
     что в семьдесят девятом году
     ты оскорбил соседку
     не поехал с ней в патриархию
     молился редко
     витийствовал о стихиях
     не говоря уж о девках
     которым было несладко
     ты вел себя дерзко
     ты вел себя гадко
     здесь тебя не поставят в угол
     и не простят, если заплачешь
     у них семь миллиардов таких как ты
     и ко всем надо отнестись по справедливости
     
     это не моя вера! это не моя вера!
     я не туда попал
     простите мне надо идти
     
     не издевайся, парень,
     ты уже здесь, кранты,
     небесная канцелярия
     не принимает таких, как ты;
     ты попал в плохое кино,
     отснятое в Голливуде,
     но не все еще решено,
     везде люди
     
     душу мчащуюся в холодном космосе
     уже не отпеть на клиросе
     в силу нашей косности
     в силу местной сырости,
     и все-таки, когда я проснулся и пот оттер,
     образам улыбнулся, себе сказал,
     еще колос мой крепок и глаз востер,
     глаз востер и цвет крови ал,
     ничего себе приключеньице вы устроили мне, мастера,
     удвоили опасения, но не утвердили страх,
     я люблю этот мир так же честно, как и вчера,
     мало что изменилось за этот срок,
     храни нас всех Бог на моих пирах,
     на наших ветрах храни нас всех Бог…
     
     
     
     
     ***
     Я местный, увалень, медведь,
     У стойки Запада, у стайки
     Приятно вычерченных лиц
     Мне ничему не научиться.
     Я с гор спустился, вышел из тайги,
     И на лице моем усмешка:
     Ну и рожи,
     Пустые.
     У Интернет-телефонии есть
     Ряд преимуществ. Позвоню-ка в Бостон
     За гривну, и успею харкнуть Джону:
     Ты, Хантингтон, дурак,
     Твои идеи – дурацкие.
     Мы выйдем из досады,
     На крыши небоскребов сядем задом
     И перетрем их в пыль.
     
     
     
     ***
     Еще скажу, бессмертие смешно,
     Когда его воспринимают типа
     Я встречу маму, папу, Иван Ивановича
      и собачку Жучку.
     Опомнись, кто ты? И откуда ты?
     
     
     
     ***
     Я потерял и уже не найду,
     страну, которую мне никто не вернет,
     это случилось бог знает в каком году,
     бог знает, какой теперь год...
     я был два раза в церкви на рю Дарю,
     один раз рыдал, как может быть и не стоило бы,
     второй раз - даже не дежа вю,
     просто история
     в масштабах Алексея Михайловича Тишайшего
     у нас территории - до пизды,
     даже больше Китая,
     но без Киева, Полоцка, Караганды...
     а она, как известно, общая всем беда,
     воровская баланда, Караганда...
     
     
     
     ***
     Каин бродит в окраинах
     среди домов гаражей
     ящиков для раскаянья
     в двадцать шесть этажей
     сморщенные ссутулившиеся
     данники этих мест
     пьют дешевую водку судятся
     ищут себе невест
     умрут и будут отпеты
     станут пылью пути
     а ему сквозь всю немощь эту
     надо идти, идти...
     
     
     
     ***
     Цвет весенний, бред постельный,
     Никого, вокруг туман,
     В этом веке к вечной теме
     Не подходит слово тьма.
     Разговор идет тяжелый,
     Пляшет пьяный попугай,
     Сахар в ложке пережженный,
     Спаси Боже по слогам.
     Вот неровный и неравный
     Поединок, с виду славный,
     А на самом деле плавный
     И спокойный беднобыт.
     Никому какого дела,
     Где знобит, где птица села
     На плечо и песню спела,
     Кто играет - голосит.
     Он рыдает, если небо
     Покосилось, вьется немощь,
     Кончен смысл, остыло нёбо,
     Ничего уж не вернуть.
     Но оттяжка остается,
     Но затяжка, чтоб бороться,
     Чтоб бараться и колоться,
     Выбирая верный путь.
     
     
     
     Картинка с натуры.
     
     Мне кажется, что я глохну, слепну,
     Глупо, ведь это обычный грипп,
     У моей оболочки повысилась температура,
     Стены моей тюрьмы обветшали....
     А вчера мы ехали в Керчь сквозь такой туман,
     Какой случится, я думаю, в первые мгновения по переходу
     Из одного состояния в принципиально иное,
     Пока не прояснится.
     
     Но Феодосия не сулила никаких мистических откровений,
     Мы пошли в кафе, где по стенам висели медвежьи шкуры
     И объелись, как средневековые рыцари после трехдневного перехода.
     В номере частной гостиницы пластиковые стены,
     Расшатанные кровати, пыльные одеяла,
     Телевизор в красном углу, ближе к потолку, там, где должны быть иконы.
     Ночью у меня случилась лихорадка, утром мы занимались любовью,
     В полдень завтракали в Коктебеле..
     
     Фиолетовые тени гор,
     По пляжу медленно прогуливаются местные жители,
     Ежатся, потому что влажно и ветер...
     Я вспомнил слова Волошина,
     Он приехал к матери первый раз зимой
     И отчитался в Париж: ”Мрачное место”.
     
     За Судаком прояснилось. На дороге никого,
     Взлетаешь, и под тобою пропасть.
     
     
     
     Профессор пятидесяти лет.
     
     Ученики и аспиранты
     На вечеринках и юбилеях
     Постоянно говорили ей,
     Что она не только великий ученый,
     Но и очаровательная женщина,
     Одна улыбка которой согревает мужское сердце.
     
     Но те из них,
     С кем она и сама была бы непрочь,
     Зажимали в коридорах,
     Водили в рестораны,
     Увозили в дальние путешествия
     Совсем других девушек,
     Полногрудых, крутобедрых, зеленоглазых...
     
     Кажется, мужчины ее юности
     Были совсем другими,
     Как бы точнее выразиться,
     Несколько умнее...
     
     Она улыбнулась
     И тут же отогнала эту мысль,
     У нее рос сын,
     И идея инволюции
     Была ей
     Отвратительна.
     
     
     
     ***
     У меня началась бессонница
     Корми ее теперь ветром в поле
     К тому же полнолуние, черт его дери,
     Помутнение ума.
     Среди моих знакомых слишком много безумцев,
     Я не доверяю блуждающим взглядам,
     Я начинаю бояться неадекватных реакций,
     Мне хочется бежать в горы.
     Там, за хребтом, есть другие земли,
     Когда ты спускаешься к ним, они исчезают,
     Я буду смотреть на них с перевала
     И курить.
     Табак никогда не кончится, если остановить время.
     
     
     
     ***
     Все очень просто. Луч солнца бьет сквозь тучи,
     Море становится зеркалом,
     Отражает свет.
     
     
     
     ***
     разболелась нога и это
     почему-то мешает сочинять тексты, говорить с друзьями,
     пить вино, танцевать рок-н-ролл,
     играть в футбол, заниматься любовью...
     то есть расширяет дистанцию между реальностью и воображением...
     
     поговорить бы с кем-нибудь, как там, за кулисами,
     строг ли режиссер, участливы ли коллеги,
     простят ли обиженные,
     те, что здесь простить не сумели...
     
     на берегу, конечно же, проще, чем в большом городе,
     в пасмурную погоду вода и небо сливаются,
     волны ласкают слух и тискают камни...
     
     и все-таки я не понимаю,
     насколько были несвободны люди девятнадцатого века,
     если море для них свободная стихия...
     
     заключенное в берега, бедное,
     подчиняется ветрам, течениям,
     Луне, блудливой красавице с дурными замашками,
     капитанам танкеров, сливающим нефть в воду...
     
     хочется помочь ему, но чем
     маленький человечек, чем ты ему поможешь...
     
     кричи дельфинов, пой им о море,
     они споют тебе о суше ту же самую песню...
     
     свободная стихия,
     непостижимая, как посмертие...