АЛЬФА
     
     Отрада или отрава
     пот градом гудела орава
     отары на переправе
     как резанные орали
     от раны или от рая
     от воздуха или от жара
     стояли и умирали
     долго стояли отары
     без сильного пастуха
     
     его курчавую голову уютно лежащую на липком столе
     в соседском баре
     видели приглашенные наблюдатели
     в такой ситуации им предписано звонить в службу внутренней безопасности, но телефон не ловит в Чистополе, никогда не ловил, никакой связи с городской телефонной станцией не было в неизвестности, и разве они не знали, эти силовики, куда приехали.
     
     Они взяли его под руки, поволокли к реке, где не протолкнуться, порвали куртку, окунули, отчаялись сгоряча.
     
     Как спящая кукла он не сопротивлялся и не стонал. Он ощущал свободу правым окровавленным глазом, щупал ее в пьяном забытьи левого глаза, и не хотел просыпаться.
     
     
     БЕТА
     
     на равных с цифрами ликуя
     прокрустов соблюдая счет
     на клаве пальчики смакуют
     компьютерный всеядный вход
     векует братство многоруких
     поводырей-проводников
     властолюбивых, тугоухих
     бездушных праведников
     
     в телефоне живой голос становится телефонным голосом
     оживающая по ночам истерика требует новых жертв,
     в завязи белладонны,
     ищите логическую связь между подробностями истории и величиной дозы,
     в чем разница между всеобщим веселым прощением,
     бодриаровским пятизвездочным раем человековещей
     и долгим ночным разговором через пол города,
     который вообще неясно где расположен, коли речь зайдет о новом эоне, азоновой дырке в большой ноосферической голове
     третий мир или третий рим, мирорим все равно третий как перст у льющего воду бога с босыми младенческими пятками.
     Он по-прежнему здесь - отделенный семью небесами от искусственного освещения взлетных площадок на аэродромах, и косой мокрый снег, перечеркивающий пьяницу в подворотне белой нервной линией, в сетке законов смешная невинная помеха, покуда человекообразный предмет, застрявший между нолями и единицами ледяного склепа, отмаливает свою свободу на дикарском языке.
     Я вижу хлопотливых горожан, уходящих в доступный и еще более доступный ад,
     взятый в кредит, их порядковые номера, лишенные магической силы, выгравированы у них на затылках.
     Их губы, забывшие о прощении, как зашитый мешок с утопленником внутри.
     Они соблюдают дистанцию, правила очередности как умные высококлассные машины,
     и при входе их обыскивают манекены, бегая холодными пальцами по взмокшей спине.
     
     
     ГАМА
     
     в полоске света сигарета дымится быстрее кайфа от сигареты
     даже ромео&джульета и то теряют качество сигареты когда в расслабленной аскетической позе глядя в окно созерцаешь свою смерть, перепутавшую нумерацию домов,
     стучащуюся в адвокатуру, где гражданские иски
     разложены в папках до самых потолков с лепниной,
     и чичиков ковыряет в носу, игнорируя визгливые голоса секретарш,
     никто не подходит к телефону, никто не открывает дверь стучащейся снаружи:
     охранник задремал со спорт-экспрессом,
     уборщица задумалась о чем-то над заплеванной раковиной,
     клиенты давно ушли, недовольные ходом вещей.
     Никакая смерть не перейдет им дорогу черной кошкой, т.к они умерли без посторонней помощи.
     
     
     крошки от куличика
     собираем птичикам
     за воротца рая
     не каждый попадает
     никто не умирает
     во владеньях рая
     ворота закрыты
     никто не убегает
     никто не пролетает
     в узкое сито
     строгие сторожа
     огненные мечи
     трепещи жива душа
     неси горячие куличи!
     Строгие сторожа
     трепещи жива душа
     огненные мечи
     горячие куличи
     
     
     ДЕЛЬТА
     
     Я вижу их, одинаковых и одиноких в сетевых каталогах яндекса,
     в биологических справочниках, где их имена аккуратно следуют по алфавиту,
     даты смерти написаны неразборчиво либо зачеркнуты.
      Хранители справочников, разжалованные демоны, уродливые и вкусившие справедливости, шарят налитыми кровью глазами по пригласительным билетам,
     снисходительно пускают орущую толпу гостей под полы своих одежд.
     Почетные гости, хватают с подноса коктейли,
     а многорукая хозяйка дома, стоя в углу, принимает поздравления и подарки,
     мерцая алмазными кинжалами у себя на поясе.
     Она сдержанно кивает льстецам, а просящим подаяния отрубает руку.
     Как черепаха, уставшая от бессмертия, в конце концов она погружается в панцирь, чтобы заснуть и долго не просыпаться.
     Ей снятся времена Махабхараты и расцветающий ядерный огонь, превращающий родной город в невесомую пыль.
     Пятнадцатилетняя, седоволосая, она стоит на горе и смотрит на город, черной тучей взмывающий к тропосфере, - крыши домов, камни дворцов, домашняя утварь, крысы, слоны, собаки, чаши с драгоценностями, сандаловые четки, и вслед за ними - пепел победившего войска, пепел родных братьев.
     Она смотрит на них, удаляющихся в межгалактическую безвестность,
     слизывающих по дороге солнце, луну,
     и из ее железного горла вырывается смех.
     
     
     гуляла по степи воля одна
     гуляла по степи воля одна
     гуляла по степи воля одна
     ходила самаритянка,
     ходили самаритяне
     по большой полянке
     по чистой поляне
     кругами службу служили
     крошево собирали
     крошево ворошили
     кружевом расшивали
     
     
     ЭПСИЛОН
     
     через окно электропоезда
     зимний пейзаж: крыса прыгает по человеческим следам, ведущим к дому,
     из окна идет пар, два ведра воды кипят на газовой плитке, чтобы было теплей,
     пришлая собака лает на небо, зовя луну, которую кто-то украл,
     повесил на ее место гипсокартонный слепок.
     Кто теперь будет составлять расписание приливов и отливов? моря ушли под землю,
     реки утыкаются в болота, океаны цунамят остатки суши. Так помстилось собаке.
     
     
     Бысть прошлое крошевом
     буйно помешанным
     град осажденный, люд огорошенный
     нагорожены огороды
     народились народы
     рубили бороды
     летали оводы
     дули на воду
     вилами вспороты
     от города к городу
     носило вранье воронье
     выносило воронье вранье
     
     
     ФЕТА
     
     Летел снег
     И кто-то позвонил.
     плохо слышно,
     но ясно, на дорогах пробки,
     авария на электростанции,
     фотомоделям рассекали губы, рисовали фиолетово - желтые синяки на ляжках, супер-идея, съемки на военную тему, что делать, людям так хочется свежих впечатлений.
     Крутись барабан, набитый битком, женщины по продажам дарят дорогие цветы и театральные контрамарки мужчинам по рекламе,
     острозубые, как хорьки, они пророчат друг другу сытую старость, делая своеобразные комплименты, намекая на успешно регламентированный секс,
     и все у них хорошо, и все у них хорошо.
     
     
     и пришел казак
     и сказал казак
     показал кулак
     накричал казак
     город в красных кирпичах
     тихо отвечал вот так
     не плошай и не серчай
     иван-чай иван - дурак
     
     
     КАППА
     
     Где же вы, плакальщики и шуты, юродивые ключники, танцовщицы звенящие серьгами, погорельцы земли, олухи богатыри, пьяные бандюки, неулыбчивые лесники, бродяжки, бражники чуди, колымаги с фигой в кармане. Я вижу редких проходимцев, смеющихся на бегу, легко уходящих от погони. Пьяные, или влюбленные, они не имеют опознавательных знаков, только песенка ветра в ушах.
     Хорошо начать сызнова, вернуться к табула раса, шагнуть из табора в Византию, в невероятное алы-верды, пощечиной просочиться в отмененную электричку, оставляя в тамбуре тяжесть одежды, оголяя острые царапины и следы плетей.
     Тихим понедельником, когда человекоприборы и человековещи займут свои рабочие места, последние человеколюди выйдут из города.
     Кое-кто оглянется назад, лихорадочно прощаясь, но улицы уже не видно под снегом, низкое хвостатое облако обвивает хайвэи до самого горизонта, щупает серым языком снег, и вот уже ясно видно, что это хорошо отужинавший дракон.
     
     
     легко-легко
     свобода на грудь легла
     тащила нас далеко
     тащила, пока могла
     
     
     ОМИКРОН
     
     Держи трубку всегда подольше: определитель зашкаливает на тройках, семерках, тузах, дама пика - застряла в дилерском кармане, как в западне, свободная трефа - идущая в никуда, крести улыбчивая и нагая на фотке, джокеры ждущие перемен.
     Хрипят метеорологи с манией аллах-акбар, гром ли грянет ветер задует мокрый как язык идола,
     и всплывут инфракрасные континенты, монотонно затарабанят магнитные полюса,
     треснет по швам глухой сон.
     Ты знаешь таких, умеющих говорить на красном? Смотри, как весело они показывают тебе язык. Кто-то пролил красную краску на холст, кто-то дал им похожие имена, кто-то доверил им драгоценный груз, кто, зачем?
     
     золотые скорлупки,
     беличьи зубки
     колют орехи
     ради потехи
     как из ниоткуда
     сияют изумруды
     
     
     ИПСИЛОН
     
     Я приеду, але, время вышло, увидимся!
     А ты спи, спи в тени короткого замыкания! Эта электричка - последняя. В городе - революция. На станциях менты шмонают чурок, пьяных подростков на предмет героина, лапают easy women. Спи! Спи сладко! Покуда ты человек, и спящего, скользкого от пота, тебя рассмотрят в микроскопы зеленые гуманоиды, умные амебы занесут в таблицы твои метрики медленного увядания.
     Мгновение, секунда - и ты мишень Бога. Удостоенная жизнь на волоске. "Позолоти ручку", -шепчет в ухо гадалка-автомат, вдруг твои гены проступят родинками-звездами на космическом теле. Вот она достает свой заточенный перочинный нож и одним умелым ударом оставляет шрам на твоей доверчивой похолодевшей руке.
     
     
     ее лубочная любовь
     в природе Будды брешь
     румяный сказочный лубок
     потешников потешь
     пойди пройми толпы понты
     покуда сам такой
     по пойме божьей тот же ты
     с орлиною башкой
     
     
     ОМЕГА
     
     живой голос становится телефонным голосом
     в полоске света
     ты увидишь их
     через окно электропоезда
     в затхлой воде городского колодца, полного потусторонней жизни.
     Хичхайкинг слишком хорош в этой местности. Когда еще удавалось проехать сто тысяч миль за одну ночь Пойди, брось им веревку, одинокий, самодовольный дурак. Ты получил ночлег и еду, теперь плати по счетам. Кто бросит химерам веревку. Они вылезут на свет и будут долго корчиться от холода и омерзения, разминая пластиковые суставы, голые и патлатые, они набросятся на предложенную еду, они растрогают тебя жалостливым мычанием. И ты возьмешь их к себе в рюкзак, как послушных животных.
     Будешь носить их на плечах по дорогам десятки лет, сверяя по карте маршрут. Рюкзак будет тяжелеть, табор множиться. На пути будут попадаться одинокие путники с тяжелыми дорожными мешками наперевес идущие на восток. Куда более мудрые или лукавые, они станут принимать тебя за младшего брата, их легкие кивки будут кружить голову, придавать глупой самонадеянности, ощущение счастья.
     Ты, будешь шагать и вслушиваться в гул жизни за плечами, дремать, сидя на развилках, пока дети растут, угасают старики. Старики уже ничего не помнят, а дети не знают пристанищ, не станут искать уюта, прокладывать железных дорог, строить небоскребы, привязываться к пейзажу, только солнце и луна, единое небо, единая земля.
     
     
     ...Потом можно будет незаметно уйти, оставив рюкзак на обочине, распустив узел. Налегке выйти на трассу и первой же попуткой добраться до места, где, если повезет, тебя по-прежнему ждут, живым и свободным.