I
     
     Дело было в 1452 году, поздней осенью. Турки уже построили крепость Румели-Хиссар и перекрыли Босфор в нескольких часах пешего пути от византийской столицы. Мистическое тело некогда огромной империи сжалось в кольце городских стен. В те дни некто Варфоломей служил воинским начальником на восточных укреплениях Константинополя. Часть его стояла совсем близко от Золотого Рога; иногда, в ясную погоду, он видел стены осман в горловине пролива и хмурился. Надеяться было не на что, разве что только на чудо. Но после нескольких попыток унии, нелепых дипломатических усилий и политических метаний утвердилось общее ощущение, что сам Бог, никто другой, именно Он, отвернулся от Византии. Держава, надо сказать, тоже состарилась, устала испытывать боль и страх. Она перевидала столько побед, откровений, несчастий, ересей, казней, что потеряла способность длить историю, вмещать новые события. Только безбородые юнцы тосковали о будущем, лелеяли далеко идущие планы. Большинству мерещилось, что время захлопнуло ловушку и предстоит лишь выполнить последний долг.
     Больше всего изменился, конечно, город, великий Константинополь. Там, где когда-то праздновали жизнь около миллиона человек, теперь от силы перебивалась с хлеба на вино сотня тысяч. Старый дворец лежал в руинах. Из камней разрушенных пригородных монастырей магометане сооружали свои безвкусные стены. Мехмет II хорошо понимал, что именно так можно больнее всего ранить греков, подавить их веру в чудесное избавление – строить мечети и башни из плит разрушенных православных храмов. Если уж Господь допустил до разорения чудотворившие некогда обители, значит, приговорил замкнуть свой слух, до него не дойдут даже молитвы праведников...
     Упорно толковали, что того же настроения, что и подданные, держался и император, тяжело переживший унижение, когда пришлось отправиться на поклон к латинщикам. Дело дошло до того, что в Венеции Константина ХI пытались обложить налогом, как обычного иностранца…
     Однако император мог думать о чем и как угодно, а профессией Варфоломея была война, и он понимал, что нет ничего хуже, чем сражаться, не имея надежды. Быть может поэтому, едва он замолкал, - а молчал он теперь почти все время, - в голове крутились какие-то совершенно несбыточные планы избавления. Варфоломей, - как и учил его духовный отец, старец Пахомий с Афона, - гнал эти бессмысленные мечтания, картинки бесовские прочь, - и пытался крутить в глубине сознания, за ширмой глаз, Иисусову молитву. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Святых Отец наших, помилуй мя, грешнаго». Но молитва давалась с трудом, ее легко вымещали ужасы османского разорения или грезы о невероятной победе…
     
     II
     
     …Видимо он все-таки растравил себе душу. И вот однажды ночью, в последних числах ноября, в неверном свете убывающей луны, воинскому начальнику приснился сон. Все было как въяве, может быть даже еще ясней. Турки шли на приступ, кипел бой. И в тот самый момент, когда, казалось, враг готовился к последнему решающему штурму, с моря появилась эскадра. Кто привел корабли? откуда? – перекрикивались на стенах. И вдруг один иностранец, как нечто само собой разумеющееся? произнес: это флотилия под командованием Никифора Паламы. «Никифор Палама, Никифор Палама», - имя, как пароль и символ надежды затрепетало на устах измученных защитников города. Теперь уже в победу верил каждый, сомневающихся просто бы подняли на смех, ибо было ясно: свершилось чудо…
     …Флотоводец верно рассчитал эффект неожиданного нападения. Он ударил в спину осман и опрокинул их позиции на Босфоре. Константинопольцы вышли за городские стены, неприятель дрогнул. Шок от этого поражения оказался настолько силен, что османы не просто сняли осаду со Второго Рима, но и вообще откочевали из Малой Азии. Никея и Никомедия, а за ними даже Анкара и Эсхишекир были отныне свободны. К тому же честолюбивый турецкий юноша Азиз заколол султана Мехмеда, и в стане басурман началась смута. Что не успели греки, турки довершили собственными руками. Враг не просто был повержен, его, - как это иногда случалось с кочевыми народами и прежде, - больше не существовало. Матери рассказывали своим подросшим детям сказки о том, как их столица стояла на пороге погибели, - дети смеялись, они воспринимали все это как некое прибавление к истории Юлиана или Андроника Комнина…
     ...Варфоломей сразу поверил своему сновидению, тем более, что уже наутро ему доснилась ясная картина: он ведет своего четырнадцатилетнего сына Симеона на первое занятие в императорскую Академию и любуется, как отстроился и разросся за последнее мирное десятилетие стольный град Константинополь. Глаз радовали новые дворцы, церкви, казармы, на улицах царило многолюдье, - кипел торг, стояло праздничное оживление, о котором в эпоху последних Палеологов знали только по книгам. Звучали десятки наречий – венецианское и каталонское переплетались с русским, германским, арабским, персидским. Похоже, великий Константинов град, незыблемо поставленный на Богом определенной границе Запада и Востока, снова становится столицей мира…
     
     III
     
     ...Просыпаться было мерзко. Небо над Мраморным морем заволокли тяжелые облака, с Босфора дул пронизывающий ветер, шел дождь, в воздухе нависла мелкая водяная пыль. Варфоломей поднялся на стены и долго всматривался вдаль. Впрочем, в такую погоду вряд ли можно было разглядеть противника, и своих-то не было видно на расстоянии десяти шагов. Но сон-то, сон казался ему настолько реальным, почти уже осуществленным, что надо было что-то предпринимать, узнать хотя бы, кто такой этот самый Никифор Палама, видимо родственник какой-то знаменитого епископа Фессалоник. В голове крутились мысли, одна нелепей другой, мнилось, что еще одно усилие, и его видение поможет ему самому, его родным, его воинам, всему христианскому миру. Даже какая-то гордость появилась, что чудо-то, может быть, на сей раз проявится через него, грубого офицера, а не через какого-нибудь там монаха, смиренного молитвенника, укротителя плоти или хранителя древних книг.
     К тому же Варфоломей ясно представлял себе, что его сон существенней всех их жалких, в сущности, военных приготовлений. Тут в нем говорил уже профессионал, прекрасно понимавший силу полчищ Мехмеда II, набравшихся опыта и уверенности в последних войнах.
     Он отдал несколько простых приказаний солдатам и отправился в город. Дело в том, что сам он никогда не слыхивал имени великого флотоводца. Следовало разузнать все поподробнее о Никифоре Паламе, может быть этот человек до сих пор ходит где-то по Константинополю, или, как он сам, стоит со своим отрядом, обороняя какие-то рубежи, даже и не помышляя о выпавшем на его долю жребии. А может быть, этот Палама давно уже в Италии или на севере, на Руси, собирает добровольцев, стрелков, казаков, ведет переговоры с Папой или с кастильским королем, очаровал банкиров, получил деньги, готовит флот...
     Однако надежда найти в городе какого-нибудь знакомца или родственника Никифора не оправдалась. Кого бы ни спрашивал Варфоломей, все только пожимали плечами. Никто даже не слыхивал подобного имени…
     Да, род Паламы знал почти каждый, грамотные люди помнили сочинения Григория, его знаменитые диспуты с монахом Варлаамом, но что сталось с его потомками, люди знать не знали. Куда только в ту пору не уходили целыми семьями из города, - одни на север, другие на запад, - Варфоломей же сам понимает, в наши времена многие думают только о своем спасении, да еще о детях. Или уж удаляются на Святую гору. Может быть, этот Никофор давно уже постригся, и как найдешь его под монашеским именем, да в смуту...
     Так и бродил Варфоломей от одного городского мудреца к другому, пока, уже после вечерней, не повстречался ему Диодор, средних лет священник из храма Пантократора. Этот даже присвистнул от удивления, - что, так и приснилось прямо, пришел флот, развеял турок, даже следа не осталось, ну дела, и веришь же ты, отец родной, мечтам своим потаенным. Но, посмотрев внимательно на воинского начальника, - нет, не легковер перед ним и мечтательный поэт, эллинских муз поклонник - быстро посерьезнел. В монастыре святого Фоки, что как раз напротив холма Галаты, - рассказал Диодор, - живет некий старец. Он, вроде, лучше всех в городе толкует сны. К тому же праведник, провидец, почти пророк. Да только как до него доберешься, да в эдакую пору, где лодку брать...
     
     IV
     
     …Варфоломей тут же принялся искать перевозчика. Найти храбреца, который бы согласился выйти в ночью море, при турецкой-то осаде... дело представлялось почти невозможным... как будто Харона отыскать в городской кофейне, за приятной беседой с обывателями…
     Воинский начальник шел из дома в дом и всюду встречал отказ. Вдруг, уже на самом берегу увидел он какого-то незнакомого старичка с утлым суденышком под парусом. «Что мил человек, на другую сторону тебе что ли, к монастырю?: Садись, с Божьей помощью дойдем, ветер-то попутный», - старичок как будто специально поджидал Варфоломея...
     …Как переправлялись они, Варфоломей почти не помнил. Ни волнующегося моря, ни кромешной темени вокруг. Такое ощущение, что в единый миг оказался он у монастырских стен. Но удивительнее всего было, что старец Феодор уже поджидал его, встретил с иконой Всех скорбящих и сразу благословил рассказать сон...
     Едва Варфоломей присел на камень и заговорил, старик закрыл лицо руками. Разволновался Варфоломей, слова путались, начал бить его озноб, перед глазами поплыла картинка, куда-то исчез берег, монастырские стены. Дальние просторы стал видеть он, штиль на море, в дымке горы. Афон... И вдруг издалека, будто бы из другой реальности, донесся до него голос схимонаха Феодора: «Видел ты во сне, сын мой, Никифора Паламу, правнука Макария Паламы, великого стратега и сокрушителя осман. Беда только в том, что сего мужа ты можешь не искать среди живущих, ибо не суждено было ему появиться на свет Божий. Святой Григорий Палама увлек брата своего вслед за собой в монастырь. Хуже того, род этот славный вообще пресекся, потому как в монастырь были определены и все остальные домочадцы святого Григория, тотчас по смерти отца его Константина».
     …Тут уже оба они, и солдат, и старец, зарыдали, припав к иконе Божьей Матери. Потом вступили под монастырские стены и отправились в храм, помолиться, дабы вразумил их Господь. И было им явление Богородицы, и, утешая их, Владычица рассказала о грехах, страданиях, жестокостях и преступлениях, которые суждено было бы совершить потомкам Паламы, не затворись Макарий на Афоне. И еще сказала Она, что, удалившись вслед за своим великим братом в монастырь, Макарий спас свою душу и был угоден Богу…
     
     V
     
     …Варфоломей даже и не понял, как вернулся он в Константинополь. Почти ничего не видя вокруг, пошел, по совету старца Константина, в храм Влахернской Божьей Матери, чтоб еще раз помолиться перед образом Богородицы прежде, чем окончательно вернуться на позиции. Еще надо было зайти домой, проститься с женой и годовалым сыном Симеоном...
     Уже на самом пороге храма увидел Варфоломей юношу, женской почти красоты лица. Юноша горько рыдал. «О чем ты напрасно слезы льешь?», - сурово спросил его воинский начальник, пораженный тем, кто хоть кто-то на земле может рыдать рядом с его рыданием, сокрушаться рядом с его сокрушением.
     А история юноши, который назвался Георгием, оказалась проста, как тысячи ей подобных. Полюбил тот танцовщицу, прекрасную, как императрица Феодора, и девица дарила ему свою любовь. Были они счастливы вместе, и свысока смотрели на мрачных и печальных своих современников. Только вот теперь Зоя, - так звали красавицу, - неожиданно умерла, и юноша оплакивал ее, а вместе с ней и свой позор, что занимался-де он сердешными делами в тот час, когда каждому мужчине надлежит взять в руки оружие и не помышлять ни о чем, кроме войны.
     Варфоломей не ожидал, но рассказ Георгия облегчил ему душу. Он обнял юношу, как мог, утешил, и увлек с собой на городские стены. Уж он-то знал, из кого выходят самые отчаянные храбрецы, когда дело доходит до настоящей драки…
     
     VI
     
     ...В апреле 1453 года турки перетащили свои корабли через холм Галаты и осадили Константинополь с моря. Несколько приступов было отбито, но 29 мая янычары ворвались в город. Константин Палеолог пал у Золотых ворот, как рядовой солдат…
     Дом Варфоломея был разрушен. Жену его Анну, прокусившую в отчаянной схватке какому-то османскому коннику горло, в ярости разрубили надвое, а малютку Симеона, сына такой дерзкой матери, отдали султану во дворец, совершили обряд обрезания и нарекли Исмаилом. Через двадцать пять лет, во главе корпуса янычар, он будет наводить ужас на всю Европу…
     
     VII
     
     …Варфоломей выжил. Сам Мехмед пощадил его за отвагу. Его хотели принудить принять ислам, но ему удалось бежать. В одежде бедного крестьянина он долго скитался по Балканам, потом попал в Польшу и уже оттуда ушел на Русь. В 80-х годах под Великим Устюгом встретил он иеромонаха Стефана, бывшего в юности, в дни паломничества в Грецию и на Афон, послушником старца Константина в монастыре святого Фоки.
     …Летом, аккурат после Троицы, сидели два старика на высоком берегу Сухоны, и Варфоломей, срываясь на фальцет, все рассказывал и рассказывал свой давний сон. Стефан время от времени прерывал его: «А ты смирись, смирись, упокой свой дух», - и как младенца гладил по голове.
     Редкие прохожие улыбались, уж больно потешно выглядели старые монахи, громко беседующие по-гречески и время от времени отмахивающиеся от слепней. Не смейтесь, как-никак богословствуют, - говорил своей детворе протопоп местного собора отец Никодим, который и русские-то книги разбирал с трудом, и потому с уважением относился ко всякому, тем более, православному, знанию.

---

Смотрите также:

- "Паламитская повесть" версия 1.2
- Комментарии
- "Паламитская повесть" версия 0.1
- История сюжета
- Османия: фантазии на исторические темы